Поэт без стихов внутри шизофренической реальности
© Address Film (2019)
Читать в
На 30-м юбилейном "Кинотавре" показали фильм "Большая поэзия". Это режиссерский дебют Александра Лунгина, сценариста фильмов "Братство", "Дама пик" (режиссер Павел Лунгин) и многих других.
Это история двух друзей, Виктора и Леши, которые вернулись после войны на востоке Украины, и работают инкассаторами. Но один из них пришел с войны, а другой так и остался солдатом. Они ходят на петушиные бои, где Леша (Алексей Филимонов) просаживает все деньги, и на занятия в поэтический кружок, где Виктор (Александр Кузнецов) читает свои стихи. Леша ненавидит стихи, Виктор хочет быть поэтом, но не умеет писать. "Ты поэт без стихов", – скажет ему в конце преподаватель кружка. О поэтических слэмах, мире и солдатах без войн, о новой большой Москве и кино как бизнесе рассказал в интервью радио Sputnik режиссер Александр Лунгин.
– Давайте начнем с конца и поговорим о титрах. Там целый список благодарностей, в том числе министерству культуры. Вас не беспокоит, что большинство фильмов у нас зависят от государства и от денег, которые оттуда идут, или это такая нормальная история, которой не надо бояться?
– Беспокоит, конечно. Это на самом деле нормальная история, потому что, за исключением нескольких специальных мест вроде Голливуда, Болливуда, Нигерии и Гонконга, эти деньги в конечном итоге всегда идут от государства. Но в большинстве случаев система очень диверсифицированная, поэтому кажется, что идут они из разных источников. Без государственных денег здесь не обходится, некоторые находят, это бывает, конечно, но первые деньги почти всегда государственные, примерно в 95% случаев. Фильмов много, поэтому толща индустрии становится такой, что, наверное, что-то поменяется, но пока все равно я думаю, что в ближайшее время все будет полностью в руках государства.
© Евгений Одиноков / РИА Новости
Сценарист Александр Лунгин на премьере фильма режиссера Павла Лунгина "Братство"
– Есть еще вопрос проката, в последнее время были случаи, когда релизы международных фильмов передвигались из-за российских, насколько, на ваш взгляд, это адекватная политика?
– Вы же понимаете сами, как работает эта система, есть несколько фильмов, которые ведут на большие сборы, для них это делают, плюс еще в ряде специальных случаев, вроде 9 мая. Те, кто финансирует эти фильмы, заинтересованы в том, чтобы они больше собрали. Нужна ли какая-то политика, которая бы защищала здешние фильмы от конкуренции Запада – ну нет, наверное, уже это не сложилось и, скорее всего, ни к чему не приведет. Система очень простая… и весь протекционизм сведется просто к запретам, указам, поддержке нескольких удобных программ, и все.
– Давайте вернемся к теме кино. Вы пересели из кресла сценариста в режиссерское, чему вам пришлось научиться? Были ли сюрпризы?
– Специально я этому не учился, я и сценарии писать не учился, это же бизнес для самозванцев во многом. Ну и я достаточно насмотрелся на то, как это бывает, поэтому удивить меня было сложно, что все пойдет не так. Но всегда все идет не так, впечатывание того, что ты хочешь, в неуступчивую реальность, это и есть занятие.
– В фильме поэт условно равен рэперу, так и есть сегодня?
– Нет, это не так, только Леша (один из главных героев – ред.) так думает, потому что, собственно говоря, он поэтом быть не хочет. Но для его круга и, находясь там, где он находится – это естественное перетекание. Есть ли у рэпа поэтическая жизнь? Безусловно, есть, они пересекаются в пластах уличной поэзии, рэпперы на слэмах участвуют (поэтри-слэм – творческое соревнование, во время которого выступающие поэты читают свои тексты, оценивает выбранное жюри или публика – ред.). Даже на серьезных, главных слэмах в этом городе они бывают. И чувствуют себя "по соседству", скажем так.
© Address Film (2019)
Кадр из фильма "Большая поэзия", режиссер Александр Лунгин
– Стихи, которые звучат в фильме, были написаны специально для него. Как вы выбирали авторов?
– Они (авторы), по сути, являются важнейшими представителями этой поэтической волны, они все и написали. Родионов (Андрей Родионов, поэт – ред.) написал "Леха я или не Леха" и четверостишие, которым он гордится, "Надевай триколор". Все остальное, что читает Виктор – это Сваровский (Федор Сваровский, поэт и журналист – ред.), но я все это курочил, и они, благородно понимая, что мне нужно не совсем то же самое, чтобы стихотворение было просто хорошим, тонким или гладким, они мне это разрешали. Родионов у нас снялся. Сваровский не приходил, это было благородно с его стороны, я просил его написать плохие стихи, он постарался, потом я что-то из них еще выпиливал. А остальные стихотворения – настоящие, это Родионовская группа, ребята, которые читают свои стихи.
– Герой сначала присваивает себя чужую славу (по сюжету Виктор выдает стихотворение Леши за свое собственное – ред.), а потом от нее быстро отказывается, и даже презирает. Можно ли стать известным, но при этом остаться хорошим человеком?
– Не знаю. Если стану когда-нибудь известным, то смогу что-нибудь авторитетно по этому поводу сказать. А в плане фильма – тут дело не в известности, он просто хочет войти "в эту дверь" и поэтому ворует это стихотворение, которое, кстати, наверное, ему не так уж сильно нравится. Просто он устал, что его стихи совсем никому не нравятся. Да, его соблазнили, и его это унижает, конечно. И если бы не некоторый наплыв случайностей, он бы никогда это не сделал. Но Леша тоже у него ворует…
– Он ворует деньги.
– Да, а этот – слова. И ни тому, ни другому этого не жалко. Леша отдал бы ему свое стихотворение не глядя, так же, как и Виктор предлагал ему деньги. У них не такие отношения, их диагональная симметрия на этом и построена: каждый из них владеет чем-то очень ценным в глазах другого и не очень ценным в своих глазах. Леша бы все что угодно отдал, чтобы быть таким же крутым, как его друг, а Виктор на все был бы готов пойти, чтобы словами уметь оперировать.
– Тему войны вы как-то специально изучали? Истории людей, которые возвращаются оттуда и пытаются начать жить заново?
– Ну конечно, постстрессовое расстройство – одна из самых, скажем так, популярных проблем современности, поэтому мы все про это кое-что знаем, а про войну – у меня предыдущий сценарий был про войну.
– Вас не смущает, что в последнее время о фильмах больше говорят в связи с темой, которая в них затронута, забывая о художественной ценности картин? Как случилось с фильмом "Братство", например. Не боитесь ли, что о "Большой поэзии" будут говорить или связывать фильм с войной на востоке Украины?
– Не знаю, я совершенно не претендую на раскрытие темы войны на Украине, она просто казалась самой правдоподобной из тех, что сейчас происходят. Если бы я снимал и писал сценарий чуть позже, это могла бы быть Сирия. Поэтому, мне кажется, что не война так притягивает. То, что случилось с фильмом про Афганистан – слушайте, афганская война никого не волнует, про нее все давно забыли, поэтому про нее в принципе можно делать все, что угодно. Там, скорее, трэш-ток, сопровождающий любые бюджетные проекты, здешний наш вариант трэш-тока. Думаю, что этот фильм вряд ли будет претендовать на такую публичность.
© Фото : Мастерская Павла Лунгина
Кадр из фильма "Братство", реж. П. Лунгин
– Но, например, успех "Чернобыля" говорит об обратном – вроде бы история старая, но вышел сериал, и все о ней заговорили и продолжают обсуждать.
– Если бы я снял фильм про Донбасс, наверное, это было бы так, но, в данной ситуации, мы по касательной трогаем эту историю. И как здесь, в условиях, о которых вы говорили в начале, можно снять фильм про войну в Луганске или Донецке, я не знаю.
– И нет такой задачи.
– Да нет, почему, задача на самом деле есть, потому что есть довольно много людей, для которых это горящая вещь и опыт которых нуждался хоть в каком-то осмыслении. Но в чеченской войне их было еще больше. Много знаете примеров? После "Чистилища" Невзорова, по-моему, даже никто и не пытался серьезно к этому отнестись. И здесь такая же проблема – фильмы про войну дорогие, а источники одни. Поэтому… HBO "Чернобыль" делал? Они могут, это, наверное, единственный способ.
– Насколько сложнее-легче делать фильмы о современности? В "Братстве" – уже история, в "Большой поэзии" действие происходит в наши дни.
– Для кино несовременность – рукотворная задача. И хотя афганская война была недавно, когда я готовился к этому сценарию, понял, что ничего нет. Все, что было тогда – ничего не существует. Я ездил в Таджикистан, где стоит наша дивизия, на афганской границе, это отличается так же, как если бы в фильме про 88-й год вы снимете современный мерседес. Другая одежда, другие автоматы, другие БТР. Поэтому любое ретро, даже близкое ретро – это всегда сложно. А в случае с "Большой поэзией" мы снимали фильм, в котором можно было взять камеру и пойти снимать во двор. Это серьезное облегчение для организации съемок.
– Вы показали "спальную" Москву, она у вас пугающая, но все равно в чем-то красивая. Так и было задумано?
– Если бы мы ставили задачу просто украшать, то мы сняли бы покрасивее. Такой задачи не было, город странный, но это и есть Большая Москва, ее не видно, у нее нет своего голоса, но люди живут именно там. Я ее тоже не зал, всю жизнь прокопошился в центре, и у меня было немножко другое представление о том, как это выглядит. Правда заключается в том, что она и есть Москва, а Садовое кольцо, Тверская улица и бульвары – просто небольшой кусочек, который отбрасывает гигантскую тень, заслоняющую ее целиком.
© Екатерина Чеснокова
Кинорежиссер и сценарист Александр Лунгин перед премьерой своего фильма "Большая поэзия" в рамках 30-го Открытого российского кинофестиваля "Кинотавр" в Сочи
– Но так или иначе новая Москва получилась "необшарпанной".
– Она новая. Это новый район, туда проводили метро, она другая, она просто шизофренически пестрая. Она состоит одновременно из новостроек, пустырей и недостроенных кондоминиумов, школ, которые выглядят так, как будто их из Хельсинки привезли… На уровне Москвы это выглядит вот так. И это все вместе, какие-то сталинские черные дачи и сделанные по испанским проектам многоэтажки, все с кондиционерами, холодные и всегда пустые. Я поэтому и говорю о шизофренической реальности, она странная. На самом деле, он довольно безжизненный безжалостный город, и то, как на него смотрит наш герой, воспринимая его как пустыню своего рода, так можно на него смотреть.
– Ваш глобальный сценарий на будущее – возможен ли мир без войны?
– Нет, это разменная монета всего того, что мы считаем своей культурой… Я не вижу шансов большой войны, но малые войны, не прекращаясь идут. Это как шум, который сопровождает бурление жизни, как она сейчас выглядит. Хотя по статистике сейчас меньше, чем когда бы то ни было, очагов этой войны, но они все равно никуда не деваются. Есть войны, которые вообще не похожи на войны… В Сьюдад-Хуаресе (город в Мексике – ред.) убивают в год три тысячи людей, можно считать, что это просто криминальная жизнь, но это почти такого же уровня война, даже более интенсивная.
– Ваш следующий фильм будет о чем?
– Пока не знаю. По моему плану, это должен быть конец мужской трилогии, "Белые солдаты" – фильмы "Братство", "Большая поэзия" и третий фильм я думал про бойцов ММА. Я должен был поехать в Дагестан, но я этого не сделал. Поэтому другой сценарий, так получилось, написался, но я все еще подумываю об этом.
– То есть точно не мелодрама?
– Нет (смеется. – прим. ред.) пока не мелодрама.
