Автор Михаил Шейнкман
Лондон понял, наконец, что он хочет от ЕС.
Просто все, как дважды два. Лишь четыре правила.
Деньги, власть, свободы всласть и без сверхдержавия.
Рыбка Пушкина и та при таких условиях
Сбросила каргу с хвоста и без многословия.
Тут задуматься б ЕС: может, сказочке – конец?
Лондон определился с тем, что ему надо от Евросоюза. Все. Но деленное на четыре. Требования. Только их выполнение, как объявили на Даунинг-стрит, позволит ЕС сохранить в себе Великобританию. Во-первых, надо освободить Соединенное Королевство от участия в строительстве так называемого "европейского супергосударства". Это, как полагают в кабинете Кэмерона, выведет страну из-под действия основного принципа ЕС – создания еще более тесного образования. Хотя, как показала история с мигрантами, в тесноте, да не в обиде – это не про западные ценности.
Во-вторых, ЕС должен признать себя мультивалютным союзом. И это несмотря на то, что силой в евро здесь уже никого не тащат. Поскольку после Греции этих сил заметно поубавилось. Но, тем не менее, в-третьих, следует реорганизовать блок так, чтобы защитить интересы девяти государств ЕС, не входящих в еврозону, от доминирования 19 остальных. В том числе, дать особые права британской финансовой площадке – лондонскому Сити. В-четвертых, вернуть национальным парламентам полномочия, позволяющие блокировать директивы ЕС и пересматривать законы сообщества.
Все это звучит жестко. Но на самом деле сильно походит на профанацию. Условия априори невыполнимы. Однако именно потому, что их выполнять не надо. О строительстве "супергосударства", когда его швы подменяются колючей проволокой на внутренних границах, теперь говорят лишь в фельетонах. На фунт стерлинга тоже никто не посягает. Хотя с особыми правами для лондонского Сити – это Кэмерон, наверное, хватил. Что касается полномочий парламента, то ратификация или отказ от нее – это и есть тот самый механизм вмешательства в директивы ЕС. И он действительно есть.
Иными словами, с таким же успехом Британия могла потребовать от Евросоюза сохранить за ней право разговаривать на английском. То есть, в принципе, на каждое из ее условий Брюссель может ответить положительно. И тем самым, стало быть, снять вопрос с проведением референдума. Или, по крайней мере, испортить статистику сторонникам разрыва отношений с Евросоюзом. Они сейчас как раз впервые превзошли своих оппонентов.
Кэмерон, кстати, относится к последним. Но в плебисците он тоже ищет выход. Для себя. Ему надо не только кампанию провести, но и всех вокруг. Причем так, чтобы остаться в ЕС при своих. Иной вариант: при своих уйти. Однако именно для Кэмерона это не вариант. Как премьер он интересен, пока сохраняется угроза исключительной меры. Как только она будет приведена в исполнение, лидер тори потеряет смысл и для Евросоюза, и для Британии. А сама Британия потеряет смысл, как минимум, для Шотландии. И уже никто не помешает той самоопределиться, если дополнительным аргументом в пользу независимости станет стремление сохраниться в ЕС.
Все, что Кэмерону нужно от Брюсселя – это особое положение. Принцип совместимости, каким он видится на Даунинг-стрит: мы ваши проблемы на себя не берем, но и свои с вас не снимаем. Британия хочет превратить общий дом в "Скотный двор". Не потому, что у Оруэлла в нем правят свиньи, а у Кэмерона к ним особые чувства. Просто в нем при всех прочих равных были и те, кто равнее. Правда, если Лондон думает взять это за образец, он должен иметь в виду две вещи. Во-первых, это антиутопия. Во-вторых, хорошая свинья – мертвая свинья. Хотя это как раз Кэмерон знает.
