Автор Диана Горшечникова
Насколько сложно было на посткоммунистическом пространстве покончить с наследием тоталитарного режима? Ответ на этот вопрос нужно искать в Берлине. Два отдельных государства — Восточная и Западная Германия — должны были в первую очередь сплотиться и изменить общественную атмосферу, пропитанную страхом и недоверием друг к другу.
Становление демократии в Германии в 90-е годы предполагало решение двух основных задач. Первая – это восстановление справедливости относительно тех, кто пострадал от репрессий, вторая – жесткий контроль над государственным аппаратом. Первая и главная задача для встающего на ноги общества решалась посредством процедуры люстрации.
В эйфории от объединения страны, немцы, находящиеся вне госсистемы, люстрацию воспринимали положительно. Необходима была полная реабилитация жертв политических репрессий ГДР и более адресная мера люстрации по отношению к сотрудникам служб безопасности и полиции. Однако для тех, кто участвовал в органах управления ГДР, это был настоящий удар. В одночасье люди, причисленные к привилегированному классу, оказались изгоями, говорит ведущий научный сотрудник Центра германских исследований Института Европы РАН, кандидат философских наук Александр Камкин:
"Для тех, кто был внештатным сотрудником Штази, и личные дела которых были раскрыты, естественно, для них это было болезненно в плане дальнейшего трудоустройства, последующий жизни, в том окружении, в котором они жили. Представьте, живет некий господин Мюллер, общается с соседями по району, ходит каждый день на работу, и тут выясняется, что 10 лет назад он был завербован в Штази. Естественно, для него перекрывается фактически вся общественная жизнь, его увольняют с работы и не принимают на новую. Для таких людей это была личная трагедия, безусловно".
В глазах бывших сотрудников безопасности ГДР люстрация воспринималась, как "охота на ведьм". Например, бывший глава Штази Маркус Вольф спустя много лет в одном из интервью оппозиционному немецкому журналу так и задавал риторический вопрос: "А чью же страну я, собственно говоря, предал? Я присягал на верность ГДР, а судит меня ФРГ". Одна из проблем в том, что никаких точных международных инструкций по применению люстрации нет. Существуют только относительно абстрактные правила.
Отчасти путем люстрации справедливость была восстановлена. Но только ли в ней была суть этой судьбоносной процедуры? Говорит руководитель Центра европейских исследований ИМЭМО РАН Алексей Кузнецов:
"Действительно люди "стучали", действительно их жертвы имели право знать, кто "стучит", но, как всегда, есть перегибы. Наверняка был, пусть даже самый минимальный, процент несправедливо обвиненных людей. Второй момент, что некоторые люди на этой борьбе с Штази сделали себе явно карьеру. В данном случае нынешний федеральный президент Йоахим Гаук — это самый наглядный пример. Тут, скорее всего, корыстные интересы, о которых в Германии не принято говорить. Но, к сожалению, мы должны понимать, что во многом нынешняя русофобия германских политиков держится на том, что их родители были нацистами, и, естественно, после разгрома нацистской Германии их родители справедливо пострадали. Теперь они ненавидят коммунистический режим, потому что именно он разгромил нацистов. Заодно и Россию ненавидят. И вот это русофобство часто не более чем фантомные боли отпрысков нацистов".
Неоднократно проверки немецких высокопоставленных политиков приводили к громким скандалам и серьезным разбирательствам. Но, как стоило поступать с теми, кто не нарушал действующих законов, но и считаться абсолютно невиновными тоже не могли? Вопрос для каждой страны, которую коснулась люстрация, весьма непростой.
