"Российская летопись". Первая мировая война XVIII века

Да, действительно, это была настоящая мировая война. По разным подсчетам, в Семилетнюю войну погибло от полутора до двух миллионов человек. Для сравнения: население Пруссии в те времена составляло 5-6 миллионов человек, Франции и России – по 25 миллионов. А все население Европы – 150 миллионов.

Причин возникновения Семилетней войны было немало. Это – и неуемные территориальные "аппетиты" прусского короля Фридриха II, и колониальный франко-британский конфликт в Северной Америке и Индии, и ослабление Священной Римской империи.

Франция, опасаясь усиления Пруссии, стала оказывать поддержку Вене – своему извечному врагу. Британия же, наоборот, выступила на стороне Пруссии, видя в этом гарантию защиты своих ганноверских владений от вероятного нападения французов. Вскоре после этого прусский король Фридрих отобрал у австрийцев Силезию. Так началась Семилетняя война.

Прусский король Фридрих II саркастически говорил, что воюет с тремя нижними юбками. Коалицию против Пруссии возглавляли Елизавета Петровна, мадам де Помпадур, фаворитка французского короля Людовика XV, и императрица Римской империи Мария-Терезия. Забегая вперед, скажу – ох и натерпелся же Фридрих от них! Особенно от войск Ее Императорского Величества Елизавета Петровны.

Цели прусского короля в войне были химеричны и недостижимы. Он предполагал "обменять" Саксонию на Чехию, а на престол Курляндии посадить своего брата Генриха. И, наконец, хотел поставить Польшу в полную вассальную зависимость от Пруссии. В курляндском и польском вопросах прусские интересы сталкивались с русскими. Курляндия была пророссийским марионеточным государством. А в Польше Россия еще со времен Петра I чувствовала себя полноправным хозяином, смело вмешиваясь во внутрипольские дела.

И все-таки для России эта война не имела настоятельной необходимости, поскольку не затрагивала национальные интересы. Курляндия и Польша вполне могли подождать своей участи. Поэтому Петербург так долго не мог выработать стратегию на войну: образно говоря, где начать и где остановиться. Да и с союзниками – Парижем и Веной – трудно было достичь тесного взаимодействия и понимания. Тем более что Франция, ставшая нашей союзницей буквально накануне войны, до этого десятилетиями плела антирусские козни. В частности, не раз подстрекала шведов к нападению на нас. На этих бы союзников плюнуть! Да нельзя – нарушится пресловутый баланс сил в Европе.

Кроме того, при дворе все знали, что наследник престола великий князь Петр Федорович большой поклонник Фридриха, и он не скрывал этого. А поскольку Елизавета Петровна в это время уже была тяжело больна, русское командование не могло игнорировать мнение наследника престола. Все это вместе сказалось на действиях Конференции – высшего органа военного руководства.

Конференция разработала план кампании 1757 года. Его цель – овладение Восточной Пруссией. Предполагалось при успешном исходе войны присоединить Курляндию. Главнокомандующим армией был назначен фельдмаршал Степан Федорович Апраксин. Но он был вовсе не военачальником, а царедворцем. Да и само назначение его на этот пост стало результатом придворных интриг.

Апраксин умышленно замедлял продвижение армии. Во-первых, он ожидал изменений на австро-прусском театре военных действий. Во-вторых, хотел избежать прямого столкновения с Фридрихом II, чья военная слава гремела по всему Старому Свету. И, наконец, в-третьих, Апраксин боялся вызвать неудовольствие наследника престола.

Императрица не раз выражала фельдмаршалу свое неудовольствие за бездействие. Но тот, зная о болезни Елизаветы Петровны, медлил. Границу Восточной Пруссии Апраксин пересек лишь в конце июля 1757 года. На дороге к Кенигсбергу 50-тысячной русской армии противостояли 30 тысяч пруссаков под командованием фельдмаршала Левальда. Войска сошлись у деревни Гросс-Егерсдорф.

Левальд возлагал свои надежды на внезапность, быстроту и якобы имевшееся у прусского войска боевое превосходство. Натиск пруссаков был сильным, но русские не дрогнули. Сражение решил внезапный штыковой удар бригады Румянцева – будущего фельдмаршала. Пруссаки обратились в беспорядочное бегство.

Левальд допустил в ходе сражения ошибку, которую в дальнейшем повторит и сам король Фридрих. Пруссаки все время рассчитывали на деморализующее влияние поражения одной части русского войска на все остальные. Однако этого не происходило ни до, ни после Гросс-Егерсдорфа. Поражение пруссаков открыло дорогу на Кенигсберг. Но Апраксин не пошел к столице Восточной Пруссии, а отвел войска в Литву. Фельдмаршал объяснял это нехваткой продовольствия. Система снабжения за счет местного населения русским войскам, в отличие от европейских, была непривычна. Впрочем, есть и другая, более весомая причина ретирады Апраксина: он вновь получил тревожные известия из Петербурга о болезни императрицы. И потом, не надо все-таки забывать: Апраксин был придворным, а не военным. К тому же он действительно опасался быть разбитым Фридрихом.

К счастью, вскоре Елизавета Петровна выздоровела. Апраксин был отстранен от командования, взят под стражу и умер от апоплексического удара. На его место был назначен генерал-аншеф Вилим Вилимович Фермор. Он тоже не обладал выдающимися полководческими талантами, но в отличие от Апраксина царедворцем не был.

11 января 1758 года русские войска наконец-то вошли в Кенигсберг. Немецкие бюргеры были в шоке. Как писал очевидец, "сидеть покойно в креслах и читать известия о войне – совсем не то, что очутиться лицом к лицу с войною. Несколько тысяч казаков и калмыков с длинными бородами, суровым взглядом, невиданным вооружением, луками, стрелами, пиками, проходили по улице. Вид их был страшен и вместе – величествен. Они тихо и в порядке прошли город и разместились по деревням".

Жители Кенигсберга присягнули на верность императрице Елизавете. Среди них был и философ Иммануил Кант. На территории прусского анклава было образовано генерал-губернаторство Восточная Пруссия. Причем местное население вполне спокойно отнеслось к смене власти. Зато на жителей Кенигсберга не на шутку обиделся Фридрих II. Он больше никогда не посещал этот город.

Основной задачей кампании 1758 года был захват мощной крепости Кюстрин. В случае успеха русские войска отрезали пруссаков от Померании и Бранденбурга.

Фермор в своих маневрах не отличался стремительностью, поэтому Фридрих II успел подготовиться. 25 августа 1758 года он неожиданно атаковал русскую армию у деревни Цорндорф (ныне – это на западе Польши). Завязалась ожесточенная битва. Фридрих пытался взять русские позиции нахрапом. Но наши войска стояли насмерть, несмотря даже на то, что фактически отсутствовало общее руководство: Фермор был ранен в разгар боя.

Участник Цорндорфа, офицер и писатель А.Т. Болотов, писал: "Сами пруссаки говорят, что им представилось такое зрелище, какого они еще не видывали. Русских легче было убивать, нежели обращать в бегство... Многие, будучи простреленными насквозь, дрались до тех пор, пока последние силы не оставляли их".

Фридрих II, вспоминая позднее об этом сражении, сказал: русские держались очень стойко, тогда как мои негодяи на левом фланге бросили меня, побежав, как старые шлюхи.

Тут надо заметить, что блестяще вымуштрованные и действительно хорошие солдаты прусского короля прекрасно шли в атаку сомкнутым строем с воодушевлением и отвагой. Но если вдруг что-то в этом добротном механизме "ломалось", например, противник оказывался более стоек и решителен, прусские войска сбивались с шага и теряли инициативу. А в сражении это верный признак неизбежного поражения. Поэтому иногда пруссаки заканчивали свою "славную" атаку позорным бегством.

И еще. Не надо слишком серьезно относиться к фимиаму, который курили Фридриху II напуганные и всегда услужливые европейские политики и обыватели. Попросту Фридрих до этого не воевал с русскими... К вечеру сражение затихло. А утром Фридрих снова увидел перед собой русские полки. Ошеломленный король не рискнул возобновить кровопролитное сражение.

Русские потери при Цорндорфе были велики. Но и прусские тоже – треть армии только убитыми. Еще в армии Фридриха было много раненых и дезертировавших. А ведь по канонам военной науки считается, что подразделение теряет боеспособность, если потери достигают 25%! Но опять Фридриху повезло! Союзники – русские и цесарцы (австрийцы – так у нас называли подданных Священной Римской империи) вновь не воспользовались своим преимуществом.

Для русских кампания 1758 года окончилась ничем... Вскоре Фермор был отстранен от командования. На его место был назначен генерал-аншеф Петр Семенович Салтыков, который до этого командовал украинскими ландмилицейскими полками.

Болотов, видевший Салтыкова на его пути в армию, так описывает свои впечатления: "Старичок, седенький, маленький, простенький, в белом кафтане, без украшений... Мы, привыкшие к пышности командиров, не понимали, как такому старичку можно было быть главным командиром столь великой армии".

Но у Салтыкова за неказистой внешностью было то, что отличало его от предшественников на этом посту – полководческий талант, энергия, хладнокровие, твердость и – самое главное – глубокое знание русского солдата. И этот, как казалось, простенький старичок наголову разгромил Фридриха в битве при Кунерсдорфе в августе 1759 года. В начале битвы пруссаки, как обычно, лезли напролом, но, не выдержав контрудара, обратились в повальное бегство.

Из всего войска прусский король после боя сумел собрать только три тысячи деморализованных солдат. Общие потери его армии составили почти 26 тысяч из 48-ми. Потери русских и австрийцев – 16 с половиной тысяч из 59-ти.

К Фридриху II привели одного из пойманных дезертиров. Король спросил: "Почему ты меня покинул?" Тот ответил: "Да потому, государь, что, по-моему, дела ваши плохи, так что я решил покинуть вас".

На что король вздохнул: "Подожди до завтра, и если дела мои не поправятся, то мы дезертируем вместе".

Фридриху пришлось оголить путь на Берлин, чем и решили воспользоваться русские и австрийские войска: в октябре 1760 года они совершили рейд на прусскую столицу.

Русским отрядом руководили генерал граф Захар Григорьевич Чернышев, будущий фельдмаршал и Московский главнокомандующий, а также граф Готтлоб Тотлебен, саксонец на русской службе, генерал и авантюрист по совместительству. Впрочем, это отдельная история...

В рейде на Берлин, как всегда, "отличились" австрийские войска. Нет, не беспримерным мужеством, а невиданным мародерством в плененном городе. Они похвалялись, что оставят от Берлина одни руины.

От полного погрома прусскую столицу спасли... русские. На третий день капитуляции Берлина австрийцы раздевали горожан прямо на улицах. Но русские патрули навели порядок: они стали расстреливать своих мародерствующих союзников, как худых собак. Австрийцы поняли, что шутки с русскими плохи. В Берлине воцарилось спокойствие.

Ученый Леонард Эйлер, свидетель событий, написал: "У нас здесь было посещение, которое в других обстоятельствах было бы чрезвычайно приятно. Впрочем, я всегда желал, что если бы когда-либо еще раз суждено было Берлину быть занятым иностранными войсками, то пускай это были бы русские".

Даже прусский король Фридрих признался: "Спасибо русским. Они спасли Берлин от ужасов, которыми австрийцы угрожали моей столице".

Но, сказав "спасибо", Фридрих тут же позвал своего секретаря и приказал: сочини-ка хороший мемуар о злодействах русских в моей столице!

Что и было исполнено. Памфлет был распространен по всей Европе...

Впрочем, взятие столицы Пруссии было скорее демонстрацией силы, нежели военной операцией. Русские взяли с Берлина контрибуцию, получили от местных властей городские ключи и через неделю отошли на зимние квартиры…

Ключи от Берлина были торжественно переданы в Казанский собор Петербурга – на вечное хранение. Кстати, в 1945 году в дни штурма Берлина для советских частей были специально изготовлены копии тех самых ключей, которые получили их предки 185 лет назад.

А всего русские войска русские брали Берлин трижды. Еще один раз 4 марта 1813 года во время заграничных походов против Наполеона. И первым в город вошел на плечах у отступающих французов генерал-адъютант Александр Иванович Чернышев во главе своего летучего отряда и донских казаков. Этот Чернышев, будущий военный министр и светлейший князь, вышел из того же рода, к которому принадлежал и первый покоритель Берлина граф Захар Григорьевич Чернышев.

Но вернемся к Семилетней войне. После Кунерсдорфа с Фридрихом можно было окончательно покончить. Но... русские и австрийцы опять не смогли договориться. Уже в который раз! Императрица Мария-Терезия все время путала общее с частным. Больше всего она хотела, чтобы русские помогли ей освободить Силезию. Ну да, конечно! Мы что, вступили в Семилетнюю войну, чтобы вернуть Римской империи земли, захваченные Фридрихом? И самое смешное: в Вене именно так и думали!

В 1761 году генерал Румянцев взял неприступную, как считали, крепость Кольберг. После этого казалось, что окончательное поражение Пруссии неизбежно. Фридрих уже намеревался передать трон племяннику и отравиться.

Но смерть императрицы Елизаветы Петровны смешала все карты. Она умерла 25 декабря 1761 года, и этот день был, вероятнее всего, счастливейшим в жизни Фридриха II.

На смену Елизавете пришел Петр III, с детства бывший почитателем военных и прочих талантов Фридриха. Петр поспешил заключить мир с прусским королем. Согласно Петербургскому договору, заключенному в мае 1762 года, Россия выходила из Семилетней войны и добровольно возвращала Фридриху территории, занятые русскими войсками, включая Восточную Пруссию.

Фридрих II назвал этот мир "вторым чудом Бранденбургского дома". "Первым чудом" он назвал то, что союзники не воспользовались стратегической инициативой после разгрома прусской армии в битве при Кунерсдорфе в 1759 году и не завершили победоносно Семилетнюю войну.

Петр III предложил Фридриху военный союз против его врагов, а в качестве первой совместной акции – войну против Дании. Похоже, Петр забыл, что он – всероссийский император. Но зато он хорошо помнил, что он сын Гольштейн-Готторпского герцога. И цель у этой войны была ничтожной для огромной империи: вернуть Гольштейну Шлезвиг, завоеванный Данией.

Кстати, недовольство этой войной в русском обществе и в гвардии и стало одним из главных поводов для свержения Петра III. Восшедшая на престол Екатерина II отказалась от датского похода, но продолжать войну против Фридриха не стала. Она, как и многие в русском обществе, понимала, что у России в Семилетней войне нет никаких насущных, жизненно важных задач. Пусть Париж и Вена, если у них силенок хватит, сами разбираются с Фридрихом и коварным Альбионом. Но, конечно же, без России ничего у них не получилось...

– Канцлер Безбородко.