Как украинские националисты замышляли убить Столыпина

Седьмого октября 1910 года погиб легендарный летчик Лев Макарович Мациевич. С ним связано много легенд, о которых стоит вспомнить.

В тот день жители Санкт-Петербурга в огромном количестве пришли на Комендантское поле на грандиозное авиашоу, проходившее в рамках Первой всероссийской недели воздухоплавания.

Лев Мациевич был одним из первых русских авиаторов, получивших диплом летной школы Анри Фармана (Франция тогда была в авиации впереди планеты всей). А еще Мациевич был членом Украинской революционной партии. "Громада" была организацией с националистическим уклоном, но вовсе не террористической. Ее члены выступали за пересмотр решения Переяславской рады 1654 года. (Эк куда хватили! С таким же успехом они бы могли пересмотреть приговор синедриона Иисусу Христу. Кстати, позднее, на вечере памяти Мациевича, его соратник по партии, небезызвестный в будущем Симон Петлюра, говоря о жизни покойного, между прочим упомянул, что предки Мациевича, запорожцы, получили дворянство после присоединения Малороссии к Великороссии).

Но в данном случае национализм для Мациевича играл вовсе не заглавную роль. Если бы он родился на Сахалине, то вступил в какую бы ни на есть "Сахалинскую революционную партию". Да, Лев Макарович сочувствовал украинскому национальному движению, как сочувствовал бы и любым другим националистам, поскольку движения сепаратистов в то время объективно были на руку революционерам. Это пропагандировал и Ленин, который обещал национальным окраинам широчайшую автономию вплоть до отделения. Оно понятно: Ильич не просто мечтал о победе революции, он хотел встать во главе революции, и главное – удержаться у власти после победы революции. Ради этого и не такое пообещаешь, и не такой Брестский мир подпишешь! Такие же обещания давали и дают и современные деятели...

А реалии начала XX века были таковы, что многие "поперли", извините за вульгаризм, в революцию, а еще больше ей открыто или тайно сочувствовали.

"Давно сердечное томленье

Теснило ей младую грудь;

Душа ждала... кого-нибудь,

И дождалась..."

Я не буду давать свою оценку этому стремлению к "свободе, равенству и братству", окончившемуся красным террором, диктатурой пролетариата и культом личности. Приведу слова одно из видных политических деятелей той эпохи – Василия Витальевича Шульгина. Киевлянин (не только по рождению, "Киевлянин" ‒ одна из лучших провинциальных газет, которую редактировал Шульгин). Уже постфактум он скажет о революции ("Дни"):

"Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец, залепили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением…

С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность "великой" русской революции.

Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…

Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство…

Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя…

Увы – этот зверь был… его величество русский народ…

То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась...

Николай I повесил пять декабристов, но если Николай II расстреляет 50000 "февралистов", то это будет за дешево купленное спасение России".

Замечу: а почему это Василий Витальевич не упоминает о лицах "коноводов" революции? Лишь о "его величестве народе". Народ – это "пушечное мясо" революции, не более. У Гиляровского Юшка, балаганный зазывала, говорит: "Толпа – баранье стадо. Куда хочешь повернешь. Толпу… зимой купаться уговорю!". И это всего лишь полуграмотный балаганный "комедиант". А вот какие у "коноводов" революции были лица, Шульгин не говорит. Наверно, сплошь интеллигентные…

Мациевич одно время был даже под надзором полиции, что не помешало ему закончить военную академию, стать офицером Императорской армии и одним из пионеров авиации. Кстати, он был талантливым инженером, получил несколько премий за проекты противоминных заграждений и защиты кораблей от торпед. В 1909 году представил проект одного из первых в мире авианосцев, способного нести до 25 самолетов, предложил технологии взлета и посадки на палубу, аналогичные тем, которые используются и поныне.

Есть любопытная легенда, что будто бы во время авиашоу летчик по приказу своей партии должен был убить председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина.

Тогда летали без привязных ремней. И пилоту достаточно было лишь заложить крутой вираж с наклоном или креном – и пассажир вылетает из кресла. И попробуй потом докажи, что это не несчастный случай. Так что "угробить" Столыпина в воздухе было лишь делом техники. Главное, чтобы премьер согласился на полет.

Столыпин приехал на авиашоу, осмотрел монопланы, бипланы и прочие воздушные диковинки. И тут Мациевич предложил ему: "Не согласитесь ли, господин министр, совершить со мной полет?".

Петр Аркадьевич, немного поколебавшись, принял приглашение. И его колебания были вызваны вовсе не боязнью: премьер страдал стенокардией и не был уверен, что его сердце не откажет прямо во время полета.

Один из охранников премьера пытался отговорить Столыпина: опасно, уже сколько было на него покушений, а тут еще известно, что Мациевич – из "сочувствующих". Об этом, кстати, знал и сам Петр Аркадьевич из доклада директора департамента полиции. Но он был непреклонен: "Я полечу. Ведь Мациевич – офицер!".

А дальше – опять погрузимся в легенду. Мациевич якобы поднялся с премьером в воздух и тут же стал ему зачитывать революционный приговор. Романтика революции! А Петр Аркадьевич в ответ спокойно и убедительно разбил по пунктам все обвинения революционеров.

И тут Мациевича охватили сомнения: а вдруг его товарищи по борьбе не правы? (В скобках замечу: Мациевич все-таки был удивительным революционером! Его охватывали сомнения! Не-е-е-т, с таким революции не сделаешь. А может, в следующий раз в нем еще и совесть заговорит!). Пилот посадил самолет, так и не выполнив приговора… Столыпин пообещал летчику, что не будет никому рассказывать об инциденте. Однако Мациевич знал: Столыпин-то простил, но не простят соратники, вынесут уже ему смертный приговор за невыполненное задание. Можете себе представить осуждающие глаза "товарищей по борьбе"?!

Много позднее Венедикт Ерофеев в эпической книге "Москва – Петушки" опишет похожие глаза:

"Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости… Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается: …глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза… Девальвация, безработица, пауперизм… Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой – вот какие глаза в мире чистогана…

Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла – но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий – эти глаза не сморгнут. Им все божья роса…".

В этой "воздушной" легенде мне больше всего понравилось не то, что Столыпин не потерял мужества. В этом его качестве никто из знавших премьера не сомневался. Я просто себе представил, как Мациевич при свисте ветра и оглушительном реве мотора зачитывает приговор. Тут дело даже не в комизме ситуации. Как можно быть уверенным, что Столыпин что-либо расслышал из предъявленных обвинений? "Фарман" ведь был очень далек от стандартов современных лайнеров. Думается, если Мациевич и Столыпин и общались во время полета, то в основном односложными выкриками, а больше – жестами.

И опять, в продолжение легенды: Мациевич якобы во время авиашоу совершил самоубийство.

Трагедия произошла во время его попытки установить рекорд высоты. На высоте около 400 метров послышался какой-то треск. "Фарман" начал крениться, а потом разламываться на части. Один из очевидцев вспоминал: "Это продолжалось менее полуминуты, но казалось вечностью. Всем сознанием чувствовалось и понималось, что Мациевич летит в объятие смерти, ждущей его внизу, и что ничем уже нельзя его спасти... Многочисленная толпа замерла на месте. Только потом, когда все летевшее в воздухе уже лежало вдали на поле, раздался крик ужаса толпы, которого никогда не забудет тот, кто его слышал".

Специальная комиссия установила причину катастрофы. В полете лопнула проволочная диагональная растяжка перед мотором, она попала в винт, одна из его лопастей разлетелась на куски, проволока накрутилась на вал мотора, лопнули и другие растяжки. Аэроплан потерял жесткость, накренился вперед. Авиатор отклонил тело назад, чтобы выровнять машину, но сорвался с сиденья и выпал из аэроплана. Впрочем, даже если бы и не выпал, конец был бы таким же...

Эта трагедия потрясла не только столицу, но и всю страну. Бесчисленные сочувственные некрологи. Хоронили Мациевича как национального героя (Российской империи, естественно. До первого государственного образования на территории Малороссии – УНР – оставалось еще семь лет.

Кстати, возвращаясь к осуждающим глазам "товарищей по борьбе". Вспомнился агитационный плакат УНР: "Сгинут наши враги, как роса на солнце. Заживем и мы, братья, в своем краю").

Улицы Петербурга были заполнены народом. Над траурной процессией летел дирижабль... Мациевича похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Среди множества венков на его могиле выделялся один – из белых хризантем. "От председателя Совета министров Российской империи Петра Аркадьевича Столыпина".

И тогда, конечно, никто не мог знать, что менее через год премьер все-таки падет жертвой революционного террора. В Киеве. Бедный Столыпин! Бедный Мациевич! Бедная Россия! Да здравствует революция!..

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен