Пятого октября 1782 года состоялась премьера комедии "Недоросль" Дениса Ивановича Фонвизина.
Ее сыграли придворные актеры в Петербурге в частном театре Карла Книппера на Царицыном лугу – ныне Марсово поле. Успех превзошел все ожидания. Существует легенда, что после премьеры к Фонвизину подошел светлейший князь Потёмкин и сказал: "Умри, Денис, лучше не напишешь". Однако, по утверждению историков, Потемкин такого сказать не мог, поскольку его не было в тот момент в Петербурге. По другой версии, эти слова принадлежат Гавриилу Романовичу Державину.
Василий Васильевич Розанов позднее заметит: "Наша литература началась с сатиры. Кантемир, Новиков, Радищев, Фонвизин, затем через полвека Щедрин и Некрасов имели такой успех, какого никогда не имел даже Пушкин... Сатиры Фонвизина, изучаемые в школах, посеяли в наших несчастно-воспитываемых юношах самоуверенное представление, будто XVIII век был веком "недорослей" и Вральманов, Кутейкиных и Скотининых".
Взгляд Фонвизина на общество, по мнению Розанова, сродни взгляду камергера, придворного советника на провинциальную чернь — свысока и менторски. ""Недоросли" глубокой провинциальной России несли ранец в итальянском походе Суворова… Верить ли Суворову или Фонвизину?" – вопрошает Розанов.
Позднее, уже в эмиграции, публицист Иван Солоневич придет к убеждению, что русскую "душу" никто не изучал по ее конкретным делам и деяниям. Ее изучали "по образам русской литературы". Но литература есть всегда кривое зеркало жизни. Грибоедов писал свое "Горе от ума" почти сразу после 1812 года. Миру и России он показал полковника Скалозуба, который "слова умного не выговорил с роду" — других типов из русской армии Грибоедов не нашел. А ведь он был современником Кутузовых, Раевских и Ермоловых. Что – Скалозубы ликвидировали Наполеона и завоевали Кавказ? Или чеховские "лишние люди" строили Великий Сибирский путь? Или горьковские босяки — промышленность? Или толстовский Каратаев крестьянскую кооперацию?
Но русская литература — это почти единственное, что Запад более или менее знал о России и поэтому судил о русском человеке по русской литературе. Англию мир знал лучше. И поэтому даже и не пытался объяснить судьбы Британской Империи то ли байроновским пессимизмом, то ли гамлетовской нерешительностью: Байрон — Байроном, Гамлет — Гамлетом, а Британская Империя — она сама по себе независимо от Байронов и Гамлетов. С нами случилось иначе.