"Российская летопись". Гоголя обвинили в плагиате

Поговорим о ныне забытом писателе и драматурге начала XIX века Григории Федоровиче Квитке-Основьяненко.

Квитки вели свою родословную с середины XVII века и принадлежали к числу известных семейств казацкой "старшины".

Будущий писатель появился на свет в 1778 году в семье зажиточного отставного прапорщика Федора Квитки, владельца села Основа близ Харькова. Отец, по меркам своего времени, был человеком просвещенным, принимал у себя поэта и философа Григория Сковороду, жертвовал средства на вновь открытый Харьковский университет.

Григорий Квитка получил хорошее домашнее образование, рано занялся сочинительством. В Харькове участвовал в издании журналов "Харьковский Демокрит" и "Украинский вестник".

После смерти отца, дабы не дробить родового поместья, Квитка отказался от наследства в пользу старшего брата, получив взамен небольшой процент с доходов от имения. Прожить на эти средства было трудно, и Квитка вынужден был служить: в 1817-1829 годах четырежды избирался уездным предводителем дворянства.

Его дебютом в литературе стали "Письма к издателю", опубликованные в 1816 году, которые продолжали эпистолярную сатирическую традицию XVIII века. Квитка, "загримировавшись" под простодушного провинциала Фалалея Повинухина, показывает нравы и психологию уездного дворянства.

Следующее крупное произведение Квитка написал лишь в 1827 году – комедию "Проезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе". Ее сюжет знаком современному читателю, пусть даже он и слыхом не слыхивал ни о Квитке, ни о его комедии. В уездный город, где городничий и прочие чиновники ожидают ревизора, приезжает некий молодой человек по фамилии... нет, не Хлестаков, а Пустолобов.

Впрочем, хоть и сюжеты похожи, Квитке было, ей-ей, далековато до сатирических высот Гоголя. Но скандал-то в итоге вышел нешуточный!

Григорий Федорович хоть и получил разрешение цензуры на печатание "Проезжего из столицы", долго не решался выпускать комедию в свет. Чувствовал, что она слаба, боялся провала. Он послал пьесу на отзыв своему приятелю поэту Е.П. Гребенке, а тот возьми да и пусти ее в свет.

И все тотчас обратили внимание на подозрительное сюжетное сходство "Проезжего" и "Ревизора". Квитку, к его ужасу, не разобравшись, обвинили в плагиате. А позднее (ох, уж эти газетчики и "присяжные" критики!) уже и Гоголя потянули к ответу. Дескать, Квитка написал свою "комедь" ранее Николая Васильевича. Спасибо, что нашелся человек, который развеял подозрения – Сергей Тимофеевич Аксаков, служивший цензором в конце 1820-х – начале 1830-х годов. В письме к романисту Г.П. Данилевскому он свидетельствовал: "Относительно комедии г-на Квитки "Проезжий из столицы". Она точно была одобрена мною к напечатанию. Я даже не знал, что это произведение вышло в печати и не помню его содержания. Но могу вас смело уверить, что "Ревизор" был напечатан прежде, чем Гоголь узнал о существовании комедии Квитки. Я спрашивал Гоголя: знает ли он эту комедию? И он отвечал мне, что слышал о ней, но не читал. Не подлежит сомнению только то, что анекдоты о ложных ревизорах ходили по России издавна, с разными вариациями, и что одно и то же происшествие подало мысль писать комедию обоим авторам"...

Впрочем, обескураженный необоснованными обвинениями Квитка быстро реабилитировался своими новыми комедиями: "Шельменко – волостной писарь", "Шельменко-денщик", "Сватанье в Гончаровке" (последние две пьесы были в советские время с успехом экранизированы).

Вдохновленный успехом, Квитка публикует две книги "Малороссийских повестей, рассказанных Грицком Основьяненком". Они были приняты благосклонно и критиками, и читателями. Но, конечно, этим повестям далеко до гоголевских "Вечеров на хуторе близ Диканьки". Тут даже и о плагиате речи быть не могло. Просто таково было веяние времени. В начале 1830-х годов Квитка написал "Конотопскую ведьму", другой писатель, Орест Михайлович Сомов – "Киевских ведьм", а Гоголь – "Ночь перед Рождеством". В общем, получается, что Малороссия – "родина" ведьм и всякой прочей чертовщины. Владимир Иванович Даль позднее совершенно серьезно напишет: "ведьмы водятся, собственно говоря, в основном на Украине"...

А заключительным и, пожалуй, лучшим произведением Квитки стал "нравоописательный" роман "Пан Халявский". Как повествует автор, Халявский родился с превеликой скукой и с отвращением кое-как учился, с теми же чувствами, не чая, когда избудет ненавистную лямку, служил в армии. Со временем женился, наплодил детей, состарился и стал глубокомысленно делиться своим "опытом" с молодежью.

Причем, Халявский выступает в своем роде романтиком, поэтом. Вдохновение его осеняет каждый раз, когда он приступает к трапезе. И пребывает он в состоянии такого "вдохновения" почти постоянно, поскольку большая часть дня Халявского занята завтраками, обедами, полдниками, ужинами. А промежутки между ними то и дело заполняются "заедками". Его описания трапез по-своему поэтичны: "Борщ с кормленою птицею, чудеснейший, салом свиным заправленный и сметаною забеленный ‒ прелесть! К борщу подавали нам по большому куску пшенной каши, облитой коровьим маслом. Потом нянька подает ногу большого жирнейшего гуся: грызи зубами, обгрызай кость до последнего. А жир ‒ верите ли? – так и течет по рукам. Когда не успеешь обсосать рук, то и на платье потечет"...

Во время житья в Петербурге пану Халявскому пришлось очень тяжело: "Это не обед, а просто так ничто, тьфу! Вообразите: борщу не спрашивай, потому что никто и понятия не имеет, как составить его. Подадут тебе в тарелке одну разливную ложку супу ‒ ешь и не проси более... Между прочим злом, вошедшим в состав жизни нашей и называемым французским, выпустили они, плуты, еще свой соус. Что же это за соус? Кушанье, что ли? Совсем напротив: по-нынешнему называется "блюдо". Э-эх! Блюдо-то есть, а на блюде, почитай, ничего нет. Вот какими обедами лакомили меня петербургцы. Едва существовал, а жить – и не говори. По моему заключению, тот человек живет и наслаждается жизнью, кто услаждает свой вкус и желудок"...

Так еда становится философией, почти священнодействием. И в этом Халявский намного превосходит гоголевского Собакевича, приближаясь к гомерическим трапезам Гаргантюа. Впрочем, Халявский такой не один. В его обществе любой род деятельности измеряется в гастрономических единицах. Нанимают ли учителя – и первым делом уславливаются, чем, как и где его будут кормить. Похороны рассматриваются прежде всего как поминальный обед, на котором всего должно быть много и изобильно. Даже жену выбирают, соображаясь с тем, как она "вскормлена и вспоена".

Впрочем, в глазах халявских женщина, пусть и дворянского звания, не велика птица. Во время очередной трапезы пан Халявский дает "философическое" заключение: "Ум в супружестве для жены не нужен: это аксиома. Иначе к чему ей муж, когда она может рассуждать?"

А местами Квитка в "Пане Халявском" возносится даже до гоголевских высот: "Тьфу ты пропасть, как я посмотрю! Не наудивляешься, право, как свет меняется!.. Во всем: и в просвещении, и в обхождении. и во вкусе, и в политике, так что не успеешь приглядеться к чему-нибудь, смотри – уже опять новое. Вон, чтоб далеко не ходить, у моего соседа, у Марка Тихоновича, от деда и отца дом был мазан желтою глиною. Все мы смотрели, видели и знали, что он желтый. Как вдруг – поди ж ты! – он возьми его да и выбели! И стал дом теперь белый, как бумага"...

Григорий Федорович Квитка-Основьяненко скончался в 1843 году и почти сразу же был основательно забыт...

– "История Петра Великого" Вольтера.

– Генерал Май-Маевский и его адъютант.

Подарим умные стильные наушники подписчику радио Sputnik. Подробности тут.