18 октября 1893 года скончался французский композитор Шарль-Франсуа Гуно. О его творчестве говорить много не нужно. Достаточно перечислить некоторые из его опер: "Лекарь поневоле", "Сафо", "Царица Савская", "Ромео и Джульетта" и, наконец, "Фауст".
Понятно, что в основу оперы положено великое произведение Гете. Однако, в отличие от Гете, у Гуно на первый план выходят не философские искания смысла жизни и истины Фауста, а его любовь к Маргарите. А Мефистофель стал у него не трагическим, а скорее комедийным персонажем. За такие вольности композитора не раз упрекали критики. Впрочем, он и сам скептически относился к своему "Фаусту", хотя опера стала вмиг популярна. Мотивы из "Фауста" парижане охотно насвистывали и напевали. Ноты оперы мгновенно раскупались. Но несмотря на такой успех, Гуно едва сводил концы с концами. Издатель составил договор так, что все деньги получал он, а автору доставались лишь жалкие гроши.
Однажды зимой издатель пригласил Гуно покататься по Булонскому лесу. Композитор пришел в своем старом потрепанном пальто. Издатель же был одет в новехонькую, с иголочки, элегантную шубу. Гуно пощупал ее и сказал: "Отличная шуба. Поздравляю. Это подарок от "Фауста", не так ли?"В России "Фауст" был поставлен впервые итальянской труппой в 1863 году. Первая русская постановка состоялась в Большом театре в 1866-м. Лучше всех воплотил на сцене образ Мефистофеля Федор Иванович Шаляпин.
Кстати, Гуно оставил свой след и в нашей истории. В 1922 году на одном из совещаний в Центральном комитете комсомола Надежда Константиновна Крупская предложила популярному тогда комсомольскому поэту Александру Жарову написать гимн пионеров. Жаров решил посоветоваться с писателем Фурмановым о том, какую музыку нужно взять за основу гимна. Создатель романа "Чапаев", не мудрствуя лукаво, предложил: возьми какую-нибудь известную мелодию и напиши на нее новые слова. Жарову очень нравился "Марш солдат" из "Фауста" Гуно – и поэт на его ритмической основе и создал гимн пионерии: "Взвейтесь кострами, синие ночи, // Мы – пионеры, дети рабочих"...
Однажды в беседе с молодым коллегой Шарль-Франсуа Гуно признался, что чем дальше он продвигается в своем творчестве, тем больше ценит своего кумира Моцарта и других старых композиторов. "Когда мне было двадцать лет, – сказал Гуно, – я признавал только самого себя. В тридцать лет я говорил уже: "я и Моцарт", в сорок: "Моцарт и я", а теперь я говорю только: "Моцарт"".