Хочу того, чего нет ни у кого. Так сказала русская императрица и получила желаемое: проект роскошной резиденции в Петербурге. Елизавета Петровна утвердила его 27 июня 1754 года. Этот день считается днем рождения Зимнего дворца.
Автором проекта был Бартоломео Растрелли: Варфоломей Варфоломеевич, как его называли в России. Итальянец на русской службе, он имел большие амбиции. Архитектор понимал, что увековечивает свое имя строительством дворца, не сравнимого ни с какими другими в Европе. Поэтому даже самые дерзкие мечты "заказчика" он делал ещё более смелыми. Например, императрица Елизавета Петровна пожелала, чтобы ее дворец имел 22 метра в высоту: так он становился самым высоким европейским светским сооружением. А Бартоломео Растрелли сделал его на полтора метра выше! Да еще заставил крышу скульптурами и вазами, которые зрительно "удлиняли" сооружение вверх.
Стройка продолжалась восемь лет. Приемкой работ занималась уже Екатерина Вторая. Позднее она кое-что изменила в интерьерах "под себя": превратила одну из спален в Бриллиантовую комнату, начала собирать живопись. Но и без "добавок" Зимний дворец вышел уникальной резиденцией. Площадь – 60 тысяч квадратных метров. Покоев – 1050. Окон – 1945. Лестниц – 117, в том числе главный шедевр Растрелли: парадная Иорданская лестница. Это был "город в городе", где жили три тысячи человек: члены царской семьи, прислуга, придворные и охрана. Таким Зимний дворец просуществовал 80 лет. Пока не случился чудовищный пожар.
Дело было в декабре 1837 года. Полыхнуло из-за неисправности одного дымохода. Огонь тушили 30 часов. К счастью, он не повредил дворцового музея. Это был Эрмитаж, стену которого непрерывно поливали из брандспойтов. Поднимать Зимний дворец из руин предстояло Николаю Первому. Архитекторы наперебой советовали императору, что надо сделать, чтобы стало еще лучше, чем было. Предлагалось даже снести пепелище и построить что-нибудь грандиозное с нуля. Но Николай, к счастью, оказался человеком консервативным. Приказал восстанавливать всё так, как было до пожара. И уже через два года Растрелли, будь он жив, мог бы сказать: да, это точно то, что строил я.